Автографы Митрополита Макария собирателя Великих Миней

Н.П.Попов

Установление автографов древнерусских писателей и виднейших исторических деятелей имеет огромное значение при изучении их литературного и административного наследия. В наших книгохранилищах немало рукописей с переделками и поправками, в высшей степени важными для уяснения прошлых судеб того или другого памятника, а равно и событий, которые нашли отражение в его изменениях. Так с помощью разных приписок и замены одних листов другими пергаменный Синодик № 667 Патр. Библ. из чисто церковного памятника конца XIV века превратился в известного рода национальную эпопею, занесшую на свои страницы целую плеяду исторических деятелей ХV и всего ХVI веков. Поминовение (на 1-й неделе Великого поста в Моск. Успенском Соборе) поборников веры и столпов православия, как показывает наша рукопись, с течением времени почти оттеснилось поминовением героев нашей родины и борцов за её целость и неприкосновенность. Пока не имеем обширного собрания древнерусских автографов, не можем делать даже самых слабых попыток определить, кто перерабатывал указанный памятник и видоизменял его основной характер сообразно с тенденциями и запросами времени. Одно несомнительно, что перемена производилась в Москве, в самом центре духовного управления древней Руси, и, надо думать, при ближайшем участии её первоиерархов. Переделки в Никоновской и Царственной летописях той же библиотеки, вероятно, объяснились бы в достаточной степени, если бы русская историческая наука обогатилась добрым подбором и публикацией древнерусских автографов.

Между тем, в данном отношении, как и во многих других, у нас или не предпринимается ничего или, во всяком случае, чрезвычайно мало. Не только прежние монографии об Иосифе Волоцком, митр. Данииле и др., но даже совсем недавние (напр. о Карионе Истомине) не стремятся дать автографов писателей, которые послужили для ученых предметом продолжительных архивных изысканий. Такого рода дефекты часто совсем не оправдываются скудостью дошедшего до нас материала: для определения автографов Иосифа Волоцкого или митр. Даниила имеются довольно недвусмысленные данные в рукописях, а от Кариона Истомина сохранилось и прямо целых 3 тома черновиков (Чуд. Соб. № 300 — 2). Очевидно, не вошло в сознание ученых тружеников нашего отечества, что установка автографов писателя может иногда повести к новым наблюдениям и открытию свежих фактов скорее, чем самое кропотливое собирание разных архивных указаний и литературных свидетельств.

Впрочем, в отношении писателей более древнего периода нашей литературы публикование автографов затрудняется, иногда до чрезвычайности, существом самого дела. Легко опознать руку современного автора, который пишет свободно, чаще всего вне общих шаблонов, и далек от старательного изображения каждой буквы. Гораздо труднее уловить специфический характер той или иной руки в старинном уставном или полууставном письме, которое было под сильным влиянием школы, преследовало больше всего не частные цели и личные сношения (как в главной массе современных писаний), а общее распространение памятника, требовало тщательной выписки букв и тем самым стирало индивидуальные черты отдельных мастеров. При разборе старых писем легко принять общий пошиб в изображении отдельных букв за личную особенность писца. Но эта опасность, к слову сказать весьма не малая, грозит меньше и меньше при переходе от уставных писем к полууставным и особенно последних к скорописи, в которой индивидуальные черты работника выступают ярче и ярче, делая задачу разыскания автографов все более и более близкой к осуществлению.

Снимок 1.

В сознании важности этой задачи для историко-литературных изучений мы и берем на себя смелость дать материал для уяснения автографа знаменитого собирателя Великих Миней митр. Макария. До сих пор манера письма этого иерарха была известна по весьма неточному снимку двух строк его почерка в Погодинском альбоме (№ 39). Правда, князь Оболенский заявил в письме к Погодину [1], что во «многих местах» приобретенной им Минеи Четьей за Август [2] «попадаются собственноручные поправки и замечания митроп. Макария». Но указание в такой общей форме, само собой понятно, не имеет значения при решении нашего вопроса: какие из многих поправок и приписок Минеи действительно принадлежат Макарию и какие — другим лицам (в частности писцам, которые сами вели справу переписанного) оставалось совершенно неизвестным. В своих изысканиях мы отправляемся от подписи митр. Макария (снимок № 1) из 7 слов (в 4-м более половины утрачено) под крестоприводной записью Василия Михайловича Глинского на верность Ивану IV, датируемой июлем 1561 года [3]. Едва ли может быть какое-нибудь сомнение, что в данном случае мы имеем собственноручную подпись знаменитого архипастыря. Во-первых, об ней, как о такой именно, упоминается в самом документе «и дал есми на себя сю свою грамоту за подписью и за печатью господина своего Макария, митрополита всея Русии». Во-вторых, мы видим по самому характеру подписи, что она совершена человеком весьма преклонных лет, каким и был действительно собиратель Миней в означенном году († 31 Декабря 1563 года, в возрасте около 81 года [4]). Рука, видимо, уже изменяла по временам своему хозяину; при начертании р в пятом слове она пошла вкось; при выписке второго т в том же слове попала выше того, куда было надобно; е в конце четвертого слова и л в пятом еще сохраняют былую твердость, а в шестого слова и первое т пятого уже наплавлялись несколько раз, причем в последнем случае плавка оказалась не на месте; по забывчивости не приделано верхнего сосочка в с шестого слова; буквы, точно в изнеможении, шатаются то туда, то сюда.

Снимок 2.

Снимок 2-й представляет собой воспроизведение записи на книге Румянцевского в Москве Музея № 204 [5], л. I-й вне счета, сделанной (записи) Макарием в бытность его архиепископом Новгородским, т. е. между 1526 и 1542 годами. Доказывать разбором письма отдельных букв, что в данном случае перед нами собственноручная пометка знаменитого иерарха на его келейной книге, — считаем излишним: разительное сходство записи с подписью на поручительстве по Глинском заметно с первого же взгляда. Имеем в таком же совершенно характере запись митр. Макария от 1526 года (здесь не воспроизведенную) на Новгородской Кормчей Патр. Библ. № 132, на листе, приклеенном изнутри к верхней доске переплета. Она (запись) гласит: «правило (sic) софейскiя старыя дал их князь великiй василѣй иванович всѣя руси архиепископу макарью какъ его с москвы в новград отпустил а велѣлъ князь великiй в софѣи положити по сторинѣ в лѣт 7034». Запись делалась при необычных условиях, на старом пергаменном, местами прорванном, листе с масляными пятнами. По всей вероятности, Кормчая с нею принадлежала к казне «старых архиепископ», которую Василий возвратил Макарию [6] в знак своего благоволения к архиепископу лично, а чрез него, может статься, и к самому вольнолюбивому городу.

Снимок 3.

С подписью за Глинского сравниваем вкладную на Толковом Евангелии из собрания Успенского Собора № 5 (Патр. Библ.), которая датируется 1544 годом и отделяется от первого документа промежутком времени в 17 лет. Она состоит из четырех страниц (снимки 3 — 6) и вся писана рукою знаменитого архипастыря. В этом убеждает личный характер вкладной, о чем говорят слова: «се яз, смиренный Макарiе» (сн. 3), и впечатление от неё именно как от черновой: в 7-й строке 1-го листа (сн. 3) сначала какие-то буквы были стерты, а затем написано «дар», причем даже остался и небольшой разрыв. Все Евангелие писано изящным полууставом и производит впечатление в высшей степени опрятной рукописи, а вкладная на лицевой стороне второго листа (сн. 5-й) вся с чернильными подтеками. Если бы она представляла копию с автографа, неминуемо должна была бы иметь более приглядную наружности дабы не портить общего впечатления от книги: никакой писец не решился бы сдать митрополиту для приобщения ко вкладу в первопрестольный храм Руси листок со столь неважной наружностью, требовавших притом самого незначительного времени для перебелки. Во-вторых, сличение вкладной с подписью за Глинского, поскольку позволяет делать сопоставление довольно ограниченное количество букв подписи, говорит за единство руки в обоих документах.

Снимок 4.

Первая буква подписи по вкладной ни разу не имеет размеров большого б, но, сравнивая её начертания, напр., с предпоследней буквой втором строки л. I об. (сн. 4) видим в обоих случаях совершенно один и тот же графический прием произведший тожественные результаты: к основной большой черте параллельная боковая присоединяется вверху с помощью косого штриха, а внизу — прямой тонкой линии, выступающей за корпус буквы; вершина буквы имеет отвесик, одинаковый в обоих документах и левый конец покрышки, как внизу, выходит за пределы основной черты и в подписи, и во вкладной. Если бы бросилось в глаза, что в первой вершина буквы почти под прямым углом к основной черте, а во второй — наискось, то в следующей же строке вкладной имеем и такое покрытие. Не менее тождества видим и в начертании следующей буквы подписи — ж. В обоих документах она пишется в 5 приемов: прямая толстая черта, толстый же перерез слева направо, тонкий штрих справа налево вниз и присадка к нему по обоим концам маленьких палочек, из которых в подписи нижняя пришлась над штрихом, верхняя же пересекла его. Последнее, т.-е. пересечение штриха верхней палочкой, надо считать огрехом: имелось в виду, конечно, подвесить ее к верхнему концу штриха. С такими именно особенностями находим во вкладной в конце 5 строки I-го л. (сн. 3), только здесь привесок пошел в разрез со штрихом не вверху, а внизу; то же наблюдается в конце 7-й строки, хотя далее во вкладной, в 8-й строке, л. 2 (сн. 5), уже применен другой способ написания той же буквы из 3-х приемов: прямая черта, штрих слева направо вверх, с палочкой при нем, и толстая черта слева направо вниз с загибом вверху. Опуская вторую и третью буквы первого слова, за их недостаточной характерностью, остановим внимание на последней. Ю в подписи имеет о с овалом только внизу, как пишется эта буква и далее во втором и пятом словах, вверху же — острый угол, причем черта, соединяющая i с о, приходится много выше средины буквы, почти у основания острого угла. Совершенно такого же характера букву ю видим в конце 1-й строке вкладной и в других местах: в конце 2-го слова подписи изображено ю с углом вместо овала и внизу о; такую же подробность находим и во вкладной л. I об., стр. 2 сверху, 3-я буква от конца (сн. 4). Л совершенно такое же, как в подписи, дано во вкладной в строках 4, 9 и 10 первого л. (сн. 8). 2, 6, 12-й I л. об. (сн. 4) и в других местах. Т подписи сделано в три приема: сперва выписано в 2 приема п, а потом к нему приделано нечто в роде нынешней цифры 7; при этом в одном случае (во 2 слове) приставка совпала с вершиной п, в 2-х других (5-е слово) образовались дефекты, и, наконец, во всех трех случаях покрышка буквы обнаружила склонность неправильно подниматься вверх слева направо,. выходя остриями за стан буквы то с одной (5-е сл.), то с двух сторон (2-е сл.). Все эти мелкие и случайные особенности находим выраженными и во вкладной в разных её местах. И как в подписи первое т (во 2-м сл.) оказалось имеющим три отвесных черты не одинакового размера (1-я покороче, а остальные подлинней), так и в средине двух последних строк I л. вкладной (сн. 3), а равно и в других случаях. В изображении и подписи (3-е сл.) первая отвесная черта немного наклоняется вверху к своей соседке; то же самое находим в трех местах самой первой строки с этой буквой, т.е., 3-й строки I л. вкладной (сн. 3) и в других случаях. Е, встречающееся в конце 5-го слова подписи, совершенно в таком же виде во вкладной попадается много раз, хотя более молодая рука второго документа палочку привешивает к вершине, а старческая — бросила ее на перерез.

Снимок 5.

С приведенными данными, по-видимому, расходится то, что в подписи в (6-е сл.) имеет скорописную форму, тогда как во вкладной оно чаще всего пишется полууставно; встречающееся же скорописное имеет бóльшие размеры и выходит за строки вверх и вниз. Но, по счастливой случайности, вкладная на 3-м месте 2-й строки л. I (сн. 3) сохранила как раз такое в, какое имеем в подписи, только последнее с поправкой вверху. Точно также, на первый взгляд, не подходит ъ подписи ко встречающемуся во вкладной: в 1-м случае основанием буквы является треугольник, а во 2-м, в большинстве случаев, неправильный круг. По, по счастью, кроме общего облика буквы, одинакового в обоих документах, мы имеем и во вкладной случаи, когда делались попытки строить букву на треугольнике: это в 9 и 12 строках 2 л. (сн. 5) и 6-й л. 2 об. (сн. 6). Здесь сперва выписывалось что-то в роде большой цифры 7 с прямой чертой по основанию строки слева направо и затем проводилась диагональка справа вверх.

Снимок 6.

В сфере строчных и надстрочных знаков подпись и вкладная подтверждают то же, что сказано выше: словотитло при 2-м слове подписи изображено совершенно так же, как во вкладной, 3-я и 7-я строки I л. об. (сн. 4); в подписи над i вместо двух точек или черточек имеем точку и отвесную черточку; то же наблюдается и во вкладной в последней строке I л. (сн. 8). Ударения в подписи — в виде длинных тонких палочек, иногда далеко от строки и букв, как в 3-м слове; то же явление и во вкладной (см., напр., 1 стр. л. I об. на сн. 4); тонкое дыхание в обоих документах также по местам совершенно совпадает в отношении начертания (см. 9, 12 стрр. I л. на сн. 3; 5, 7 стрр. л. I об. на сн. 4 и дрр.); в подписи, после 5-го слова, находим огромную запятую; такой же знак видим и в средине 3-й строки л. 2 об. вкладной (сн. 6).

Снимок 7.

Изложенных показаний считаем достаточным, чтобы утверждать тождество руки, подписавшей грамоту 1561 года и сработавшей вкладную 1544 года, т.-е. признаем, с своей стороны, доказанным, что в обоих актах мы имеем автографы знаменитого архипастыря XVI века митр. Макария. Если бы, за всем тем, остались основания для впечатления, что имеются на лицо некоторые черты различия между двумя документами в отношении их написания, следует принять во внимание, кроме времени происхождения, разнообразие начертаний и в отдельных буквах, и в надстрочных знаках, и даже в пунктуации 4-х страниц вкладной, писаной, вне всякого сомнения, одной рукой. Можно думать на основании последнего факта, что митр. Макарий обладал редким богатством графических приемов, вероятно потому, что в своей жизни не мало отдавался занятиям живописью, которые приучают глаз легко схватывать и надолго удерживать в памяти самые разнообразные и прихотливые сочетания отдельных линий и форм.

Трудно допустить, чтобы Макарий всегда и неизменно пользовался тем крупным письмом, образцами которого мы до сих пор занимались. Это громоздкое письмо скорее письмо торжественных случаев, когда надобно было выдвинуть иерархическое положение (в подписи), сообщить особое значение книге (вкладная и запись на Кормчей) или написать заголовок агиографической статьи (часто в Великих Минеях Софийской рецензии) [7]. В других случаях (напр., при написании келейной книги, в работах спешных и т. п.) естественно было пользоваться более гибкой и подвижной манерой письма, каковой в Макариевскую эпоху являлась скоропись. Что это не отвлеченное только соображение, доказывает пример греческих иерархов, которые с давних пор [8] употребляли одну манеру в подписях и заголовках торжественных актов [9] и другую в письменных сношениях зауряд. Макарий, как сын своего времени и проводник господствовавших общественных течений, мог идти по стопам своих греческих собратий [10] в виду склонности русских правящих верхов пересаживать к себе греческие обычаи, известной со времен Ивана III. Как бы там ни было, считаем возможным думать, что на снимке № 7, сделанном с той же келейной книги (Рум. Муз. № 204, л. 2 вне счета), имеется образчик обыденного письма Макария, скорописного, из времени его митрополитствования. Запись носит такой же личный характер, как и вкладная, только в ней собиратель Миней выступает не в торжественной роли первосвятителя и учителя, а скорее — смиренного чернца, приводящего себе на ум место пострига и связанные с ним высокие обеты отшельничества. Невозможно предположить, чтобы грамотный архипастырь, да еще такой мастер писать, как Макарий, поручил сделать заметку в 7 строке какому-нибудь дьяку или писцу, на книге, назначаемой в место его пострижения. Наконец, слово «грешный» говорит за то, что святитель писал пометку сам: никакое стороннее лицо не посмело бы подобным образом отзываться о первоиерархе в те времена, когда даже Макарий называл Ивана IV святейшим (2-я строка вкладной). Производить сопоставления по части начертания букв в этой записи и приведенных раньше документах крайне затруднительно, так как в одном случае видим письмо старательное, в стиле полууставном, а в другом — беглое, в характере скорописном. Тем не менее, можно уловить кое-какие черты случайного происхождения, склоняющие к мысли, что Успенскую вкладную и заметку на Рум. № 204 делало одно лицо. Прежде всего в том и в другом случае одинаково изображается т, причем в скорописной записи оно ни разу не оказалось сделанным правильно, т.е. так, чтобы покров трех отвесных черт составлял одну прямую. Даже в подписи на документе 1561 года первое т правильнее тех, какие имеем в нашей записи [11]. На л. 1 об. 8 стр. вкладной (сн. 4) огромный паерок при в так же брошен в отношении к букве, как и в 5 стр. скорописной записи, т.е. направлен немного вперед по сравнению с головкой в, хотя в 5 строке 2 л. вкладной (сн. 5) он уже приходится позади головки. Корпус верхнего ж на 1 л. вкладной (7-я стр. сн. 3) и верхнее х 5-й стр. приписи совершенно одинаковы, причем там и здесь привешены к концам линии мелкие палочки, и во 2-м случае много хуже, чем в 1-м, с меньшей твердостью и верностью. В слове «своей» (6-я стр. сн. 7) то же о с острым углом вверху, какое отмечали выше в подписи митрополита и какое встречается во многих местах вкладной. Д в начале 2-й строки записи сделано совершенно так же, как в 1-й стр. л. 2-го вкладной (сн. 5), т.е. треугольник несколько направлен влево, одна ножка опущена почти прямо, а другая наклонена справа налево; первая несколько отступает от начала горизонтальной черты, а 2-я упирается в конец её. В подписи и вкладной покрытия п, т, б чаще всего обнаруживают склонность подниматься несколько вверх к концу строке: то же самое неизменно наблюдается, только в более резкой форме, и в скорописной пометке на № 204. Как в других документах руки Макария, в последней замечается стремление к письму крупному. Хотя надстрочные знаки в скорописной пометке отличаются от употребленных во вкладной и других письмах, но это может стоять в связи с новой манерой, использованной на этот раз. Впрочем, при разнохарактерности письма, представленного на сн. 7 и его глубоком отличии от других писем Макария на снн. 1 — 6, все, только что сказанное, может остаться в области одних предположений.

В заключение считаю приятным долгом выразить глубокую благодарность Императорской Археографической Комиссии за то трогательное внимание, без которого настоящая работа едва ли бы увидала свет.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Москвитянин, 1850, № 5, IV, 7.

[2] Софийской рецензии; ныне хранится в Моск. Архиве Мин. Иностр. дел, в соб. Оболенского № 159.

[3] Государ. Древнехр. Отд. III, руб. 2, № 21, в Моск. Архиве Мин. Ин. дел.

[4] Голубинский, История русской церкви т. II, М-ва, 1900, стр. 745. Ср. Кунцевич, Сказание о последних днях жизни митр. Макария. Спб. 1910.

[5] Воcтоков,  Описание русских  и  словенских  рукописей  Р.   М. Спб., 1842, с. 270 слл.

[6] 1-я Псков. Лет. П.С.Р.Л., т. IV, с. 296.

[7] См., напр., Соф.  № 1323, л. 1 об., № 1319, л. 727-725 и др.

[8] Может быть под влиянием египетских магов, пользовавшихся письмом иератическим и демотическим. Влияние могло начаться в Александрийском патриархате и перейти в другие.

[9] См. подпись митр. Фотия на 1-м л. Погодинского альбома.

[10] Потуги в этом направлении заметны уже в подписи митр. Симона от 1497 года (см. № 23 Погод. Альб.). Феодосий Белгородский (из Сербов) и совсем подписался под деяниями собора 1667 г. на греческий лад (Син. Биб. № 914, л. 22 верхней меты).

[11] Не значит ли это, что скорописную  запись делала рука, более усталая  от  работы  и  глаз, утративший  зоркость, т.е. не старше ли запись по сравнению с подписью за Глинского и не ближе ли к концу жизненной карьеры Макария?

 

Источник: Попов, Николай Петрович. Автографы митрополита Макария, собирателя Великих Миней. СПб., типография М.А.Александрова, 1913.